А поезд все шел по заснеженным бескрайним степям Родины. Перед глазами мелькали скованные морозом телеграфные столбы и провода, на которых качались горластые галки.
За окнами вагонов проплывали разбомбленные железнодорожные станции, полустанки, водокачки, искалеченные, поврежденные здания, хаты, постройки.
«Значит, везут меня далеко, на восток? — не переставала сверлить назойливая мысль. — Очевидно, предстоят сложные операции, значит, начнется борьба за мою жизнь. А вдруг останусь инвалидом на всю жизнь? Зря утешает меня эта женщина… Сколько раз за войну я был уже на краю смерти, но она меня обминула. Может, и на сей раз выкарабкаюсь как-нибудь и смогу вернуться в строй?»
А жить так хотелось! Больше всего мучило то, что с ним это стряслось на пороге Победы. Еще несколько дней, и дивизия вышла бы на берег Балтийского моря, а там развернулась бы и быстрым форсированным маршем отправилась бы в Берлинском направлении.
Страшная ноющая боль охватила все тело словно стальными щипцами. Голова сильно кружилась. Испариной покрылось все тело. «Неужели в пути угаснет моя жизнь?»— подумал он, и вдруг стало страшно как никогда. Он закрыл глаза, пытаясь заснуть. Поезд, как ему казалось, ускорил бег, словно стараясь укачать его. Хотелось поскорее уснуть, позабыть на время о том, что ему предстоит.
Врач отошла от его полки, но вскоре вернулась и дала что-то выпить. Он проглотил какое-то терпкое лекарство и вскоре крепко уснул.
И приснилась ему мать — скорбная, заплаканная, она гладила его по голове добрыми, натруженными руками, что-то шептала, словно заговаривая от боли, от мук, от самой смерти. Смотрела на него большими глазами, в которых светились боль и счастье. Боль от того, что она его видит искалеченным, счастье — что после таких страшных лет испытаний видит его живым! Она что-то шепчет ему, видно, благословляет, своими морщинистыми руками хочет заслонить его от смерти. Говорит что-то очень важное, но так тихо, что он не может разобрать слов. Илья видит перед собой только ее добрые, любимые, теперь заплаканные глаза.
Вот она расплывается, как в тумане, на какое-то время вдруг исчезает. И вместо нее появляется одетая в сверкающее белое платье его невеста, а в ее пышных волосах красуется огромная красная хризантема. Почему она так наряжена? Что за праздник ныне для нее? Это она его так встречает? Но ведь на полях еще кипит кровопролитная битва, столько солдат падает от вражеских пуль и осколков, реки крови еще льются на заснеженных полях. Санитарные поезда мчатся по бескрайним русским степям, а в переполненных вагонах искалеченные бойцы, полукалеки, и не все из них доедут живыми до госпиталей…
От сильного толчка и скрежета буферов Илья проснулся, широко открыл глаза, посмотрел на темнеющее окно…
А где же мать? Где невеста? Неужели это был сон? Четвертый год, как он с ними разлучился. Никогда не являлись ему во сне. А вот сегодня…
Внизу, наверху, по бокам — куда ни кинешь оком — всюду лежали раненные, искалеченные солдаты, офицеры; все они перебинтованы, смотрят в окна, в потолок, такие молчаливые, удрученные, измученные. Кто-то стонет, кто-то зовет сестру, врача… Кто-то бредит во сне и кричит: «Чего остановились? Вперед, за Родину!», «Подавай снарядов, черт подери, танки слева!», «Воздух!», «Куда девались зенитки?», «Эй, чего маячишь там, на бруствере, снайпер тебя прихлопнет!»…
А ему только что такой славный сон приснился. Мать стояла вот здесь, рядышком… Невеста в свадебном наряде… Что ж это за примета? Что означает этот сон? Хорошее или плохое?
Боль все усиливалась, опять зажала в своих безумных объятиях. Илья чувствует, как жар бьет в голову, в лицо, до крови прикусил нижнюю губу, весь съежился и не своим голосом крикнул одно-единственное слово:
— Мама!..
Мама!.. Милая, родная мама! Так зовут тебя беспомощные малыши, которые еще нуждаются в твоей материнской груди, так зовут тебя и большие твои дети, когда им становится плохо…
Мама!.. Так получается, когда тебе очень уж трудно, ты немедленно обращаешься к матери за помощью. Подчас уходят месяцы, годы, и ты ее не вспоминаешь, забываешь написать ей открытку, прислать подарок к празднику. Но она не сердится. Добрая, сердечная мама, ты всегда все прощаешь своим детям, находя для них оправдание…
Илья казнился теперь, что, будучи на курсах, в Киеве, редко ей писал, даже не успел заскочить попрощаться. Но еще хуже то, что он не смог защитить ее от фашистских палачей. Они наверное ворвались в ее маленький домик там, в Меджибоже, вооруженные до зубов звери, разбойники с большой дороги, а он был далеко и не мог броситься на них, перегрызть им глотку и спасти любимую мать. И теперь его сердце разрывалось от боли и тоски, мысленно он просил у матери прощение. Как он жаждал теперь ее помощи! Как никогда он испытывал свою огромную вину перед пей, хотя и был тогда в бою, далеко от родного дома, не сидел сложа руки, не прятался от опасности. Много раз он шел на коварного врага, ходил в жестокие атаки, побеждал. А родную мать не сумел спасти, защитить. О, если б посчастливилось добраться до своего дома и встретиться с матерью, сестрами, друзьями! Может, платой за все его страдания, за кровь, пролитую на фронтах, наградой ему будет встреча с ними? Если б ему кто-нибудь мог сказать, что еще увидит мать, он сразу вылечился бы! И никогда больше не разлучался бы с ней! Все сделал бы для матери и искупил бы все свои грехи перед нею, большие и маленькие обиды, которые он ей когда-либо наносил.
Она ему когда-то рассказывала забавные и грустные истории о знаменитом земляке-чародее Балшеме, который еще около двухсот лет тому назад, бродя по Карпатам, набрался в горах мудрости и, вернувшись в Меджибож после нескольких лет тяжких скитаний, как бы заколдовал своих земляков, заговорил их навеки от мерзкого малхамовеса — ангела смерти как и само местечко и заверил жителей, что отныне они будут долго, долго жить! У него было какое-то светлое заклинание. Но не один этот чародей со своими заклинаниями сделал местечко живучим, а его население долгожителями. В этом ему помог и другой знаменитый земляк— Гершелэ из Острополья. Воодушевленные его вечными остротами, шутками, неиссякаемым оптимизмом и жизнерадостностью, неистребимым смехом, люди в самые тяжелые дни своей жизни не опускали головы, не унывали, верили в победу добра над злом, не поддавались унынию, не падали духом. Никогда не видели их мрачными, угрюмыми даже в самое тяжелое время и поэтому, как утверждают многие, никакой черт-дьявол к ним и местечку не мог подступиться. Люди знали все секреты долголетия, поэтому десятой дорогой обходила их смерть. Может, во всем этом заключается истина? Может, в этом и состоит главный секрет, что многие его земляки долгожители? А его самого, Илью Френкиса, давным-давно нарекли «потомком, наследником Гершелэ из Острополья», или «внуком Гершелэ из Острополья». Может, заклинание славного чародея и веселый нрав, шутки и остроты Гершелэ из Острополья помогут ему и выручат теперь из беды, и тяжелая туча, нависшая над его головой, пройдет стороной… Он выживет?