Учитель из Меджибожа - Страница 82

Заложив бричку, взяв с собой верного ординарца, фельдфебеля, он поехал в район. А переводчику приказал смотреть в оба, чтобы люди не разболтались. Пусть побольше их сегодня погоняет по площади и пусть поют.

Откозыряв по всем правилам и заверив, что приказ будет выполнен, Петр Лазутин скомандовал ребятам «форвертс». Очень обрадовался удаче — отъезду начальника. Надо двигаться в путь.

И он запел во всю глотку: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» Люди дружно подхватили: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна, идет война народная, священная война!»

Все шло как нельзя лучше. Уже стало совсем темно на дворе, пора отпускать людей. Но Петру Лазутину что-то не нравилась одна группа. Уж слишком плохо шагают они, путаются в строю, берут ногу не так, как гласит немецкий устав. И он послал всех спать, а этим разгильдяям, которые все еще не научились шагать как положено, велел остаться на площади. Он их не отпустит, пока они не замаршируют как следует.

Надвигалась ночь. Набежали низкие лохматые тучи. Начал накрапывать дождь, а переводчик все еще гонял людей, заставляя их вышагивать.

Наконец условный знак был подан. Люди рассыпались кто куда, вынесли из укрытия оружие, котомки и, в одиночку пробираясь огородами к околице, собрались в балке. Петр Лазутин прошмыгнул в дом начальника, захватил в углу автомат, со спинки стула снял его китель со всеми медалями, значками и прочей шушерой, и выскользнул во двор.

Спустя полчаса все уже были в сборе. Быстрым шагом направились извилистой тропой в сторону отдаленного леса.

Долго и напряженно шли люди. Вот им открылась широкая поляна. Надо быть особенно осторожными, — как бы там, в лагере, не обнаружили, что одна из колонн еще не вернулась. Петр Лазутин на всякий случай построил всех по двое, по бокам и впереди выставил конвой, а сам надел китель начальника. Если встретят кого-либо из немцев, он скажет, что ведет пленных. На кителе были значки не ахти какой важности, больше всего чепуховые, но и они все же произведут какое-то впечатление.

Дождь припустил сильнее, хлестал по лицу. Небо быстро чернело. Сильнее раскисала дорога. Люди устали от муштры, от трудного дня, но каждый понимал, что надо напрячь все силы и пройти за ночь эти километры. Достичь леса — это их заветная мечта, желанная цель.

Молча, напряженно, преодолевая усталость, ярами, проселками, тропами, заросшими бурьянами, все спешили.

Петр Лазутин то вырывался вперед, то останавливался, чтобы пропустить колонну, внимательно всматривался в лица людей. Он подбадривал их, шагал рядом, ослабевших поддерживал, успокаивал, уговаривая взять себя в руки — уже недолго, мол, осталось идти…

Впереди сплошной стеной стоял лес, черный как смола, туда, казалось, рукой подать. Но, странное дело, чем ближе подтягивалась к нему колонна, тем больше отдалялся он, словно наваждение какое-то. Казалось, впереди стоит чудовище, которое каждый раз пятится все дальше и дальше от людей.

Петр Лазутин то и дело останавливался, озираясь во все стороны. Приметы, по которым он два дня назад возвращался к своим, куда-то запропастились, и его охватила тревога. Неужели сбился с пути и повел людей не той дорогой? Он подал команду передохнуть, не курить, не шуметь. А сам пристально всматривался в лесную даль, припоминая, по какой тропе нужно свернуть в чащу.

Уже совсем было потерял надежду. Но вдруг на опушке вспыхнула красная ракета, а вслед за ней — зеленая. Вложив пальцы в рот, Лазутин дважды свистнул — ответный знак. И приказал товарищам как можно быстрее двигаться за ним.

У самого края леса они наконец встретились — группа партизан и Лазутин со своими людьми. Обнимая друг друга, здоровались, словно встретились старые закадычные друзья. Чуть передохнув, двинулись в глубь леса. И зеленый мрак поглотил их, принял в свои дебри, скрыл от постороннего ока.

Хотя стояла глубокая ночь и дождь все еще моросил, неподалеку от землянок, в глубокой лесной впадине, окруженной со всех сторон густым лозняком, тускло тлели костры и над огнем кипели котлы с пахучим варевом. Это готовили скромную трапезу для новоприбывших. При их свете командир партизан всматривался в счастливые, возбужденные лица Лазутина и его друзей. Командир отряда был благодарен этим мужественным людям за неожиданное подкрепление. Теперь это весьма кстати. После недавних операций на коммуникациях отступающего врага отряд понес немалые потери, и значительная группа, прибывшая сюда со своим оружием, снаряжением, сделала его опять боеспособным. Что и говорить: большая сила влилась в отряд. Пусть эти люди только немного отдохнут, придут в себя, они еще себя покажут! Долгие месяцы они мучились за колючей проволокой, угнетенные, униженные. Теперь будут беспощадно мстить за все. У каждого, небось, свои счеты с фашистскими палачами.

Когда командир объяснил им, что несколько дней они тут передохнут перед операцией, прибывшие всполошились. Не отдыхать они сюда пришли, а действовать, бить врага, мстить! Нетерпение, жажда мести и борьбы подогревали этих людей.

После скромной трапезы, дружеской беседы, оживленных разговоров командиры собрались в штабную землянку обсудить дальнейшие шаги. Стали распределять бойцов по группам, взводам, согласно специальностям каждого из прибывших. Командир отряда, глядя добрыми глазами на Лазутина, обратился к нему:

— Ну, сынок, мы знаем, каким ты агитатором был в тяжелейших условиях там… Вот и попрошу тебя стать моим заместителем по политчасти…

— Что ж, попробуем, — ответил Лазутин. — Но у меня еще одна военная профессия. Будучи в стрелковом полку, я немало полазил по тылам врага, ходил с разведчиками за «языками». К тому же неплохо знаю немецкий язык. Кроме того, я захватил с собой китель лейтенанта с медалями…