Учитель из Меджибожа - Страница 84

А белые тени приближались. Нужно было иметь крепкие нервы, чтобы лежать в снегу и спокойно наблюдать за идущими, допуская их так близко и не зная, свои они или чужие.

Но Лазутин давно научился владеть собой, быть хладнокровным в самой сложной ситуации.

А не отвести ли своих к балке, которая находится за насыпью, не отойти ли по добру по здорову? Но это уж было невозможно. Их могли обнаружить и перебить, как зайцев. Вступить в бой? Но тех значительно больше. К тому же все они в белых халатах, а его люди одеты кто во что горазд, и эта пестрота может послужить неплохой мишенью для врага, если там враг…

Он мысленно ругал себя, что так опрометчиво вывел бойцов сюда, поверив в безопасность этой проклятой насыпи… Казалось, что она сможет защитить от огня, а вышло наоборот, совсем не так, как ему показалось.

Но вот он уже различает лица людей в белых халатах — багровые, исхлестанные ветрами и морозами. Движется сюда по насыпи и обочине не менее взвода, а может, и роты. Они, видно, совершают какой-то маневр. Еще немного, и встреча неизбежна.

И Лазутин передал по цепи, чтобы подпустили противника поближе, приготовили гранаты, велел никому не подниматься, без его команды не стрелять.

Какой черт толкнул его на эту насыпь? Почему так неосмотрительно повел он группу? Ведь сколько раз за это время он водил их в разведку, и всегда все кончалось сравнительно благополучно. Они провели несколько успешных вылазок, однажды даже железнодорожный мост взорвали. А вот на сей раз попали прямо дракону в зубы.

Но что это там?

Впереди один из тех, в белом халате, споткнулся о рельсы, провалился в снег и громко выругался.

«Знакомая ругань», — вздрогнул Лазутин, глядя, как подбежали к упавшему двое в таких же халатах. Теперь до него уже отчетливо донесся озорной смех, кто-то закричал. И, услышав русскую речь, знакомое оканье, несказанно обрадовался. Свои, свои!

Хотелось вскочить, броситься навстречу, но сдержался. Надо еще проверить.

На него смотрели его разведчики, показывая глазами в ту сторону. Не свои ли идут? Но он дал знак рукой, чтобы понаблюдали, не лезли вперед.

— Видно, свои, — шепнул Петру на ухо кто-то из ребят. — Немцы не умеют так выражаться, так смеяться…

— Фрицам нынче не до смеха и не до шуток, — вставил другой…

— Да и не умеют они, гады, так ядрено ругаться! Наши это!

Лазутин, лежа в снегу на белом кургане, все еще присматриваясь к высокой насыпи, наконец кивнул головой:

— Точно… Это свои… Разведчики, должно быть…

Он почти уверен, что это наши, по все же хотелось еще раз в этом убедиться. Пусть подойдут чуть ближе.

Кто-то из них снял капюшон, отряхнул снег, и Лазутин увидел ушанку. Он еще минуту прислушивался к словам ребят в белых халатах, вскочил на ноги, поднял над головой автомат и что есть силы воскликнул:

— Эгей, свои! Не стреляйте, ребята, свои!

Люди в белых халатах остановились, услышав этот крик, напряженно всматривались в белую мглу. Все замолкло, притаилось. И через несколько минут бойцы уже встретились на насыпи, радостно хлопали друг друга по плечу, смеялись, обнимались, тут же делились махоркой, о чем-то рассказывали, что-то спрашивали, перебивая друг друга, не зная, как выразить великую радость встречи.

— Молодцы, ребята, что пришли! — сказал шутливым тоном Петр Лазутин. — Это мы направились в разведку, посмотреть, что в этом краю происходит. Думали «языка» захватить, а тут на вас напоролись. Оказали услугу. Большое спасибо!

— А мы шли сюда в разведку, — сказал кто-то из бойцов-разведчиков, — узнать, что там в лесу, и можно ли туда пробраться, и вы нам тоже оказали большую услугу. И вам спасибо!

— Что ж, услуга за услугу!

И все дружно рассмеялись.

Две группы советских воинов встретились на высокой насыпи. И встреча принесла великую радость. Можно было теперь немного отдохнуть, покурить.

К рассвету метель утихла.

В белом лесу царило необычное оживление. Отряд собирался в путь-дорогу. Оставляли навсегда обжитые землянки и блиндажи, подземные склады и все свое немудреное хозяйство. Отряд выбрался из лесных дебрей и отправился в только что освобожденный небольшой городок.

Над ним еще вихрились тучи дыма — догорали дома, избы, магазины, а люди уже выбирались из своих убежищ, подземелий, радостно приветствовали своих спасителей — воинов дивизии, которые их освободили, и бойцов соседнего партизанского отряда.

…Тем временем в чудом уцелевшем доме, на главной улице среди развалин, собрались командиры воинских частей и партизан.

Отряд вливался в регулярную армию, и надо было определить всех бойцов, каждый должен занять новое место в строю.

Времени осталось немного. Ждали приказа. Саперы и путейцы, не мешкая, приступили к работе. Им на помощь пришли сотни и тысячи жителей. То, что еще вчера разрушали, теперь надо было спешно восстанавливать. В первую очередь разбитую станцию, полотно, мост. Подразделения приводили себя в порядок после последних сильных сражений. Впереди еще предстояло много боев. Но теперь уже всем дышалось иначе, и на сердце было веселее, радостнее. Советские армии двигались быстро на запад, нанося все новые удары по врагу, изгоняя его полчища из родной земли.

Несколько дней спустя Петр Лазутин, теперь уже опять Илья Френкис, облачился в свой офицерский мундир. Он знал, что путь предстоит еще очень тяжелый, но это его не страшило. Он не искал себе легкой доли, легкой дороги, надеялся, твердо верил, что эта дорога доведет его до Берлина, что его заветная мечта осуществится.