Учитель из Меджибожа - Страница 118

118

Долго бродил Илья вдоль железнодорожного полотна, размышлял, что ответить этой бедной женщине-солдатке и ее дочурке, живущим за тридевять земель от него. Чем бы им помочь? Он не заметил, как надвинулась ночь, и повернул домой.

Жена и дети уже давно спали. Чтобы не разбудить их, осторожно на носках прошел к столу, сел за письмо жене погибшего товарища. Давненько он не писал по-немецки, и теперь ему было как-то чудно излагать свои мысли на чужом языке. Многое хотелось сообщить этой доброй женщине, рассказать, какого мужа и благородного отца они потеряли. А он, Эрнст, то бишь Илья, — славного друга и товарища.

До полуночи Илья писал. Просил приехать в гости. Он охотно примет их у себя. Необходимо познакомиться ближе, а не только знать друг друга по письмам. Илья и вся его семья будут рады дорогим гостям. Им будет оказан самый радушный прием, как, кстати, в России принято встречать добрых людей, приходящих с благими намерениями… Пусть приезжают! Его сердце и дом настежь открыты перед ними.

Вскоре пришел ответ. Кетэ сердечно благодарила его за письмо и просьбу приехать в гости.

К сожалению, она не сможет воспользоваться его любезным приглашением и гостеприимством. В ее возрасте уже не так просто покинуть небольшое хозяйство и отправиться в дальние странствия. Здоровье ее подорвано войной и лишениями. Ей приходится сидеть дома, ближе к врачам, аптекам. Смерть мужа отняла у нее остаток здоровья. Но вот когда ее дочь Дорис, теперь уже взрослая, учительница в Карл-Маркс-Штадте, и ее молодой муж Генрих Юнг, механик фарфорового завода, коммунист и активный антифашист, получат отпуск, они с радостью воспользуются любезным приглашением Эрнста и приедут к нему.

Этот ответ обрадовал Илью. Он с нетерпением будет ждать молодых гостей. Ему хотелось хотя бы в какой-то мере отблагодарить если не Ганса, то его дочь за все, что сделал для него ее славный отец, за доброе, благородное сердце, за то, что в самые страшные годы войны, когда фашистские изверги потопили в крови почти всю Европу, простой шофер, рабочий человек из далекой Тюрингии, не утратил своей совести, остался человеком в подлинном и высоком смысле этого слова.

* * *

В один из тихих летних вечеров, после сильного ливня, когда город благоухал каштанами и кленами, а от запаха цветов можно было опьянеть, забрели мы на околицу гористого нашего города, который уже готовился ко сну после насыщенного трудового дня.

Редкие прохожие появлялись на тихих улицах и переулках Чоколовки, только в окнах сверкали огни.

Давненько не был я у моего скромного знакомого, наследника Гершелэ из Острополья, который жил со своей семьей в одном из однотипных пятиэтажных домов, охваченных со всех сторон буйной зеленью.

Сам не зная почему, свернул к нему в этот неурочный час.

Здесь немудрено спутать парадные, дома, квартиры по той причине, что они удивительно похожи друг на друга, словно близнецы. Не сразу и различишь номера на домах, ибо вокруг властвует буйная зелень плакучих ив и густого кустарника, закрывших все, вплоть до верхних этажей.

У входа в парадное, куда направлялся, я увидел легковой автомобиль с нездешними номерными знаками, запыленный, видно, издалека приехавший. Какая-то иностранная машина. Мельком взглянув на нее, я понял — не наша. Но мало ли какие машины нынче могут стоять у парадных, когда у нас июль — разгар лета, и в наш город со всех концов мира едут полюбоваться на его красу, побывать у знакомых, друзей. Это теперь не в новинку.

Поднявшись на площадку третьего этажа, не очень ярко освещенного электрической лампочкой, я услышал громкий звон бокалов, смех за дверью одной из квартир. Именно туда я и шел.

Что это там, какое-то семейное торжество, и я явился в неурочное время? Не повернуть ли назад, пока не поздно? Ведь всем известна старая пословица о непрошеном госте…

Так я стоял в нерешительности, размышлял, как быть. Шум и смех чуть приутихли, и донесся мужской голос:

— Да, так на чем же, товарищи, мы остановились? Наш земляк Гершелэ из Острополья некогда ввалился в дом к одному очень богатому, но удивительно скупому купцу, сбросил запыленные башмаки, вытянулся на мягком диване, потребовал угощения, вина. А тот, скупой, стоял растерянный, не зная, что сказать обнаглевшему бродяге…

Почему-то я нажал в эту минуту на кнопку. Ко мне донеслись быстрые шаги. Дверь широко распахнулась, передо мной предстал стройный, моложавый человек с нежным овалом лица и большими светло-зелеными, немного насмешливыми глазами и седоватой густой шевелюрой.

Он ничуть не удивился, когда увидел меня, вежливо пригласил в ярко освещенную комнату. За столом, заставленным бутылками, бокалами и фруктами, сидели молодые и пожилые люди. Хозяин дома меня уже усаживал к застолью. Он был взволнован и несколько рассеян. Глаза его блестели. Ему все казалось, что он делает что-то не так, наливает вино не в те рюмки, пододвигает не те тарелки с закусками.

— Простите, конечно, что у нас не очень организованно… Экспромт, — сказал он, будто извиняясь. — Все вышло так неожиданно… Не успели…

— Что ты, Ильюша! Все в полном порядке! Что ты!.. — стали успокаивать его присутствующие.

Он вдруг спохватился.

— А я совсем забыл представить вам моих гостей… — указал Илья на пожилых людей, сидевших в сторонке. — Это мои земляки из Меджибожа. А вот эти…

Он кивнул на молодую оживленную ясноглазую женщину с пышными темными волосами и на молчаливого высокого блондина, сидевшего рядом с ней.

— А это мои гости из ГДР, из Карл-Маркс-Штадта — Дорис, Дорис Айнард… А этот камрад — ее муж Генрих Юнг… Учительница и механик фарфорового завода… Дорис — дочь моего давнего друга Ганса Айнарда…

118